Фрагменты жизни... маленькие, но такие ценные.

Перебираю книги. И, вдруг, из одной выпадает билет на поезд. Маршрут Москва - В. Ровно два года назад. И - это невероятно! - от этого билета пахнет, пусть даже едва уловимо, земляникой...

Поезд, общий вагон. Кондиционер работает так, что возникает непреодолимое желание попросить теплый плед у проводника. Особенно после уличного пекла, снаружи не менее сороковника в тени.

Но я держусь, ведь просить одеяло в середине лета - это уже... ну совсем извращение. А куртка, как назло, в чемодане. Фиг найдёшь сейчас.

Рядом со мной располагается пожилой мужчина. Некоторое время он с жалостью посматривает на мерзнущую меня, а потом решительным движением достает из сумки сверток. Моментально срывает явно подарочную упаковку, и вот у него в руках совершенно новый павлопосадский платок. И я не успеваю даже пикнуть, как меня обматывают.

- Ну, что Вы, не надо... это же подарок был кому-то, верно? 

Я растерянно пытаюсь открыть рот.

- Молчать! Смирно сидеть!

Мужчина совершенно явно из военных, судя по тону.

- Нечего тут возникать в своих шортиках и в этом... подобии майки! Простудиться решила? Особенно при твоём телосложении! Или... скорее, теловычитании. А с платком не переживай! Потом заново упакую. И ленточкой перевяжу.

Приходится смириться. Тем более, платок действительно греет. И постепенно во мне просыпается интерес к остальной жизни, которая происходит вокруг. Помимо моих окоченелых конечностей. 

Краем глаза рассматриваю соседку с другой стороны.

Вот если есть такое понятие, как "настоящая фифа", так это прямо о ней. Идеальная косметика, идеальные накладные реснички, идеально подведенные бровки, идеальная дорогая сумочка. Но, как оказывается, первое впечатление не всегда верное.

Щелк! Из сумочки появляется идеально чистая пудреница - по инициалам узнаю Диор. Нос припудривается, глазки подводятся, зеркальце вновь исчезает в недрах сумочки, и... неожиданно на свет выходит потрепанная, явно зачитанная книга. На темно-синем фоне золотыми, хотя уже и поблекшими буквами выведено "Пикуль".

Вот тебе и фифа. Как же внешность порой обманчива...

- Согрелась?

Голос моего дедушки-"генерала" возвращает меня в реальность.

- Да, сейчас кофе возьму, и вообще все будет замечательно.

- Не нужен тебе никакой кофе! Сейчас чай будем пить, с земляникой и ежевикой. И бутерброды есть!

Похоже, я попала... За меня явно взялись всерьез. Начинаю беззвучно смеяться.

А на откидном столике, который мгновенно преображается в скатерть-самобранку, помимо огурцов, помидоров и бутербродов, возникает огромный термос. Прямо как самовар. 

Шпок! Пар вылетает из-под пробки, и по всему вагону разливается аромат земляничной поляны. Вижу, народ встрепенулся, и головы оборачиваются в сторону нашего "отсека". Мне неудобно, но только я пытаюсь что-то сказать, как меня обрывают:

- Пусть нюхают и ЗАВИДУЮТ!

Это сказано настолько громогласно и непосредственно, что я уже открыто заливаюсь смехом.

И вот картина маслом. На мне новый платок, на столике огромная кружка с горячим чаем, в руке бутер с яйцом. А рядом опекун, рьяно следящий за тем, чтобы я всё съела и выпила, дабы моё теловычитание пришло в нормальную кондицию и температуру. Он явно старается состроить строгую, военную мину, но потом не выдерживает и улыбается широченной и удивительно доброй улыбкой.

- Дочка у меня такая же дохлая, как ты. Так что знаю я, как с вами надо.

А за окном проплывают леса, поля, колосится теплого, медового цвета пшеница.

И небо, такое... такое до слез прозрачное, чистое. Словно невидимый художник впервые открыл свежую коробку акварели, взял новую, самую шелковистую кисточку, обмакнул ее в хрустальный стаканчик с родниковой водой - дзиньк-дзиньк-дзиньк колокольчиком! - и начал рисовать.

И мне, наверное, впервые хочется, чтобы эта поездка длилась, как можно дольше. С "генералом", "фифой с Пикулем", земляникой, платком и тихим, мирным небом...

С новым днём, Друзья! С новым днём, мир! 

Пусть этот день станет для вас таким же замечательным, как та поездка для меня... таким, чтобы вечером не хотелось, чтобы он заканчивался