Юлия Андриенко: Если это не геноцид, тогда что?

 В Коминтерново, - отвечает тот.

- Аааа… - глубокомысленно произносит гаишник. – И это у вас, наверное, оружие?

Он указывает на оттопыренный карман на груди водителя. Радомир извлекает из него ту самую коробочку с зубной пастой, хохочем все. Оружие серьезное, против кариеса!
Мы едем на двух машинах, а потому перед Коминтерново договариваемся об интервале безопасности, чтобы не так привлекать внимание. Две машины, едущие рядом, способны вызвать подозрение. Село это находится на линии разграничения, этим все сказано.
- Тут 200 метров до позиций ВСУ, - поясняет Андрей Лысенко. – Село стоит клином, противнику его отрезать – на раз два. Вот в чем и ужас положения тех, кто живет там.
По краям дороги обугленные тополя, разрушенная ржавая техника, а само село встречает нас разбитыми хатами и тишиной.
Где-то тут нас уже ждут люди, спрятавшись за стенами разбитого магазина. Мы пролетаем мимо и начинаем что-то понимать только, когда за окнами машины не остается не то что разрушенных домов, а даже стен от них, чернеют только фундаменты, да остатки ворот. Не зная, что мы угодили чуть не на передовую, лихо разворачиваемся и наконец-то находим, где нас ждут.

- Господи, куда вас понесло?! – кричит нам многоголосый хор вместо приветствия. – Как вы только целые ушли? Там уже передовая. Вы представляете, как выглядели? Незнакомая машина, на полном ходу летит прям на военных. 

Только тогда пришло понимание, что мы везунчики. Но рефлексировать некогда, пора людям продукты раздавать.
- Как вы тут живете? – спрашиваю всех одновременно.
- Как живем? Да перебежками, в основном, - отвечают. – Мы - вторая Хатынь. Вы посмотрите! Были несколько магазинов, клуб, школа, детский сад. Сейчас нет ничего. Все улицы сожженные. Вот этот магазин горит уже третий раз, но еще работает – хлеб привозят. А вот аптек и больниц нет. Если что, едут к нам из Безыменного, что за 12 км. А у нас полно лежачих и беспомощных стариков.

Село без детей
Я смотрю на лица собравшихся стариков, где самому младшему 64, а самой старшей – бабе Наде 90 лет и понимаю, что меня смущает. Это первое село, где совсем нет детей. Даже в Саханке и в Ясном они есть, даже на Спартаке была одна девочка. А здесь – ни единого ребенка. И это жутко. Даже более жутко, чем остатки от клуба и детского сада. На мгновение кажется, что и во всем мире, не только в растерзанном Коминтерново, нет детей. Когда-то до войны здесь жило более 700 человек, сейчас – и 70 нет, в десять раз меньше. Если это не геноцид, тогда что?

- Вчера такой обстрел был, мне в икону осколок попал, - без всяких эмоций рассказывает женщина лет 70-ти. – Окна уже не стеклим. Толку? Когда все стекла вылетают! Забиваем фанерой. У нас в селе нет ни единого дома, в который ни разу не попало, больше скажу, нет ни единого дома, в который пришлось всего 2-3 попадания, чаще всего – не меньше десятка раз. Да и у людей полно ранений.

Военные помогают мирным
- Этим летом никто и былинки в землю не воткнул, невозможно сунуться на огород – сразу стрельба. Вот так и стоят наши участки, все нашпигованные металлом, вместо жизни - рассказывает местная женщина.
А самое страшное, что в селе совсем нет воды. До войны была в каждом дворе, а сейчас за водой старики ходят к единственному колодцу, рискуя жизнью. Эта дорога постоянно обстреливается. Говорят, что, если б не ребята-военные, не знали бы, что и делать. Те разносят воду и помогают продуктами самым немощным. А тут такие через одного. Военных тут зовут просто - «сыночки».
- Я тут родился, в войну мне было 7 лет и село наше называлось тогда Пикузы и фамилия наша Пикузы. Какое веселое было село, сколько людей было, дома богатые! - вспоминает Василий Иванович, которого в селе величают Чапаем. – Вот и доживаем с женой, хата, как решето. Не успели покрыть шифером, как снова обстрел. Они как специально стреляют по свежеотремонтированному.

Нескольким одиноким старикам мы предлагаем поднести продукты – шутка ли, в каждом пакете не меньше 15 кг. Нас благодарят, обнимают. Хотя, что по сути мы сделали? Ну, продукты привезли. Но человек ведь не хомячок, чтобы ощущать счастье исключительно от сытости.
В одном из домов бабушка ведет нас в самый почетный угол своей холодной избы. В нем портреты умерших мужа и сыновей.
- Хата большая, да только жить в ней некому, никогда не думала, что я из всей нашей семьи одна доживать свой век останусь, - говорит баба Шура. – Крыша вся течет, несколько попаданий, потому я в маленькой комнатке ючусь, ее и согреть легче. Окна пленкой затянула. Некого даже попросить, чтобы окна забили, даже за гроши нанять некого. Дожились… А уезжать некуда, кому я такая нужна?
Не верят здесь жители ни в Минские, ни в Нормандские пляски. Верят вот родным «сыночкам»-военным, вот они рядом. А политики и всякие ведущие в телевизоре – это, как инопланетяне. О чем они там в богатых кабинетах договариваются, ни бабе Шуре, ни бабе Наде и никому здесь неведомо. Кажется, перенеси все эти политические шоу в разрушенный детский сад Коминтерново или на развалины клуба, да проведи их под нескончаемым обстрелом, уже б и мир давно наступил. 

Вот так, без пиара и наград, рискуя жизнью и доверием близких, кто-то помогает Донбассу.
Для Коминтерново покупаем 40 продуктовых наборов! Я к таким масштабным закупкам не привыкла, хотя всегда помогаю волонтерам. Но вскоре приноравливаюсь и ловко сметаю с полок крупы, муку, кур, сгущенку, консервы, тушенку, масло, бытовую химию и считаю, считаю, боясь ошибиться. К слову, 40 пачек муки это полностью супермаркетовская тележка. Везти ее к кассе, стараясь никого не задавить по пути, то еще приключение. Оставляю ее на кассе, хватаю пустую тачку, вперед - за сливочным и подсолнечным маслом. И так несколько ходок. Что после этого какая-то дежурная покупка для дома!? В итоге наш чек составил 60 тысяч!