ПРАВО НА РОДНУЮ РЕЧЬ...Я не раз предал тебя, русский язык.

Мы его не отстаивали.
Мы испытывали дискомфорт, злость, обиду, но послушно становились в унизительную позу, чтобы когда нас трахали мовою, уметь отвечать по-украински, что мы согласны на всё.
Мы подчинились.
Мы перестали любить наш второй родной язык. Он стал языком насильников, цензоров, правителей, войны, преследований и подавления. Когда перед украинским стала задача вытеснения русского. Нужно иметь неуёмную страсть к жёсткому мазохизму, чтобы такое возлюбить.
Я не раз предал тебя, русский язык. Если бы я тебя не предал, я вряд ли смог прокормить семью.
После 2015-го мне пришлось научиться писать по-украински: устроился работать в газету, где можно только по-украински.
После 2018-го мне пришлось научиться говорить по-украински на камеру в прямом эфире: устроился работать на телеканал, на украинском ТВ можно только по-украински. Иначе канал лишат лицензии.
Здесь позволяется только для них: для «белых».
Я – журналист, специалист филологической сферы, десятилетиями изучавший, оттачивавший, шлифовавший русский, десятилетиями пополнявший словарный запас, новыми определениями, синонимами, цитатами. Я умею играть, люблю жонглировать русскими словами, смыслами, с украинским -- я бесцветный, как штамп. Как бюрократ, как менеджер, как болт. И этот инструмент, эту мою драгоценность велено оставить для разговоров в быту и для Фейсбука.
Приказано сдать оружие.
Десяткам тысяч таких специалистов, как я. Учителям, аспирантам, кандидатам, доцентам, профессорам, работникам интеллектуального труда.
Им мало – теперь угрожают штрафами обложить тех, кто допускает использование русского на рабочем месте. Оруэлл об этом ничего не писал. В городе, где для большинства русский – родной язык. В моей сфере даже те, которым нетрудно переходить с одного языка на другой, языком №1 является русский, им тяжелей -- на украинском, но кто обещал легких путей.
Я уже не говорю о том, сколько дополнительного времени, когда можно было бы прочесть новую книгу, статью, почерпнуть новые знания, стать образованней, мы попусту тратим на эти зло…чие переводы через гугл. А сколько нервов тратится на бесплодные переживания, что в эфире не сможешь вспомнить какого-то украинского слова и облажаешься.
Соглашаешься с запретом права на русский язык – значит, соглашайся и с резким снижением уровня твоей квалификации, с тем, что вместо формулирования острых и веселых мыслей в эфире, ты тупо будешь стараться подбирать нужные украинские слова. Конечно же, обязанность русскоговорящих говорить по-украински, тупит, дебилизирует русскоговорящих. Переводящий мысли человек проиграет этническому в споре, тот его просто задавит своим убежденным напором.
Детей, школьников тупит. Они могли бы с радостью читать литературу, декламировать стихи, но не с их счастьем. Им дают литературу с такими украинскими словечками, которых я за полвека ни разу не слышал, хотя вникал в украинский с начальной школы до 5-го курса университета.
Лично мой профессиональный уровень, когда я перехожу на украинский, снижается процентов на 30. Я становлюсь неуверенным, чужим, я чувствую себя не в своей тарелке, мне тошно продолжать эту игру.
Можно переучиться, несложно научиться, чтоб от языка отлетало. Но чем дальше -- тем тошнотворнее. Можно научиться и сексом без любви заниматься. И не своим, нетрадиционным. Можно и родителям, семье, всему роду сказать: вы неактуальны, знать вас и привитое вами не хочу.
Но ради чего?
И кому подчиняемся?
Касте русскоговорящих манкуртов-надзирателей, многие из которых знают украинский гораздо хуже меня, но зато умеют на «армії-мові-вірі» бабло косить? Которые, понимая, что единение страны -- прежде всего, в равных правах для 2-х языков, продолжают яростно щемить русский, а за ними -- миллионы, лижущие всей этой нечистоплотной политике обезъязычивания?
Такой тебе мой сказ, слово моё дорогое.

Роман Барашев